Москва, октябрь 1993 года
В 1993 году я работал в отделе политики газеты «Московский комсомолец», и зона моей ответственности была – оппозиционные деятели тех времен. Вечером 21 сентября 1993 года, сразу после объявления указа Ельцина о роспуске парламента, я отправился на Краснопресненскую набережную, чтобы отследить реакцию оппозиции на действия Кремля.
Во дворе Белого дома я столкнулся с Ильей Константиновым, депутатом Верховного Совета РФ и сопредседателем так называемого Фронта национального спасения. Он узнал меня, поприветствовал, пообещал небольшой комментарий и пригласил пройти в здание. Мы продирались через толпу и уже зашли в забитый народом предбанник. До милицейского поста оставалось каких-то несколько метров, как вдруг я краем глаза увидел своего коллегу – фотографа Сергея Шахиджаняна, который яростно щелкал своим «Никоном», стараясь запечатлеть лидера оппозиции. Константинов на минуту остановился, принял величественную позу… И тут кто-то спросил, из какой газеты фотограф. «Я из «Московского комсомольца»!» – гордо произнес Шахиджанян. И немедленно был сбит с ног сильным ударом в челюсть. И вот уже несколько человек яростно пинают его, а он прикрывает своим телом самое дорогое – камеру.
Я бросился на помощь и вдруг почувствовал на шее удавку, которую стоявший сзади гражданин довольно целеустремленно затягивал. Помощи милиции ждать не приходилось, поскольку безоружные милиционеры, во-первых, не могли покинуть пост, а во-вторых, как мне кажется, несколько побаивались толпы. Шахиджанян только начал вставать с пола, продолжая щелкать фотоаппаратом, а у меня уже начинало темнеть в глазах. Сергей потом сказал мне, что все происходившее сильно напоминало ему картину «Сражение медведей с собаками», которую в 1630 году написал фламандский художник Пауль Де Вос.
Москва, 1993 год
Осознав серьезность происходящего, я вырвал правую руку и резко двинул локтем назад. Нейлоновый шнур чуть ослаб, чем я не преминул воспользоваться: развернулся и в полную силу ударил в переносицу своего душителя. Что-то сильно хрустнуло, и он сел на пол. В это время раздался крик: «Стрелять буду!» Испуганные им мои оппоненты отхлынули, а я проскочил мимо милиционеров. Самое интересное, что насчет стрельбы крикнул не милиционер, а забытый нападавшими Сережа Шахиджанян.
Оказавшись внутри, я добрался до туалета и взглянул в зеркало. Куртка была залита кровью, а на шее красовалась темно-бордовая полоска – такая в отчетах патологоанатомов фигурирует как странгуляционная борозда, то есть след, остающийся на шее у повешенных или задушенных граждан. Полоса распухала на глазах и сочилась кровью. Еще довольно сильно болела правая рука (я, сломав своему обидчику нос, не успел толком сжать кулак). Я замыл пятна крови на куртке, подержал раненую руку под холодной водой, а потом стал думать, как выбираться из Белого дома (толпа вокруг него все не расходилась). Через пару часов, посоветовавшись с коллегами-журналистами, отправился к выходу на набережную, спокойно вышел, поймал такси и через десять минут был дома. Вот так я, собственно, и не стал первой жертвой противостояния у Белого дома осенью 1993 года… Другим повезло меньше.
Москва, 1993 год
В то время продажу алкоголя в редакционных буфетах по какой-то причине запретили. Единственным местом, где можно было купить спиртные напитки, был бар в редакции «Московского комсомольца», который находился на третьем этаже. На шестом располагалась редакция «Вечерней Москвы», где в то время работал Володя Вахрамов, талантливейший журналист, тот самый человек, который придумал программу «Музыкальный марафон» и множество других известных проектов в сфере шоу-бизнеса. Сказать, что он был пьющим человеком, – значит не сказать ничего. Пил он серьезно и основательно, я бы сказал, вдумчиво. И последствия этого были не менее глобальными, чем сам процесс. Вот и 4 октября 1993 года Володя мучился от жестокого похмелья. Заветный бар находился от него в десяти метрах по вертикали вниз или примерно в тридцати метрах, если передвигаться по лестничным маршам. Вся проблема состояла в том, что здание с крыши соседней девятиэтажки обстреливали боевики так называемого батальона «Днестр», получившие задание запугать журналистов «Московского комсомольца».
Москва, 1993 год
Вахрамов ходил у двери на лестничную площадку, как загнанный зверь. Потом на секунду остановился и решительно вышел из редакции. Раздалась автоматная очередь, и он, как подкошенный, рухнул на пол. Сотрудники редакции с ужасом наблюдали через полуоткрытую дверь за отважным корреспондентом, думая, что он погиб. Но нет, он зашевелился, а потом пополз. Но пополз не в сторону двери, а вниз по лестнице, по простреливаемой автоматчиками лестнице, прямо по осколкам стекла и облицовки стен! Минут через десять он был уже у вожделенной цели – двери в редакцию «МК». Но тут его ждало жестокое разочарование. Мощная стальная дверь, которую установили после известного визита представителей общества «Память» на планерку «Московского комсомольца» в октябре 1992 года, была заперта.
А за дверью Павел Николаевич Гусев, главный редактор газеты, в прямом эфире давал интервью радиостанции «Эхо Москвы». На просьбу прокомментировать обстановку в редакции он отвечал: «Нас штурмуют, расстреливают, но мы забаррикадировались и будем стоять до конца! Как Сальвадор Альенде, будем защищать свою редакцию, защищать свободную Россию!»
Москва, 1993 год
В это время отчаявшийся попасть к вожделенному бару Володя Вахрамов начал колотить в дверь сначала руками, а потом и ногами. «Вы слышите, они уже здесь, – кричал Гусев по телефону, – они ломятся в дверь! Они бьют в нее прикладами, но мы готовы к последнему бою!» Вахрамов, лежа на полу, продолжал колотить в стальную дверь каблуками и начал кричать: «Откройте, суки! Откройте немедленно!» «Вы слышите, они кричат: «Откройте, суки!» – говорил Гусев в прямом эфире, – но мы не сдадимся!»
Поняв тщетность своих усилий, корреспондент «Вечерки» тем же самым путем, только не сверху вниз, а снизу вверх, вернулся в редакцию. Грязный, порезавшийся о стекло, но живой. «Ну как там, – стали расспрашивать его сотрудники, – что происходит, что там в «МК»?» «Да ничего, – ответил Вахрамов, – провел я разведку, сидят там за закрытой дверью и не открывают!»
Москва, 1993 год
Произошедшее ненадолго принесло Вахрамову ореол героического смельчака, который под пулями мятежников «ходил в разведку». Уже через пару дней он признался, что в тот момент был готов бежать за водкой хоть к обстреливавшемуся танками Белому дому. Если бы только наверняка знал, что она там была.
Октябрь 1993 года
В последний раз события октября 1993-го всерьез обсуждались в России двадцать лет назад. Тогда отечественный парламент предпринял попытку отрешить от должности президента Ельцина, и в числе других причин для этого был назван разгон Верховного Совета. Предложение набрало голоса 263 депутатов, то есть большинства, но для объявления импичмента этого оказалось недостаточно.
С тех пор вопрос о том, что это было – антиконституционный роспуск законно избранного парламента, подавление вооруженного мятежа реакционных сил или личное столкновение двух амбициозных лидеров, Ельцина и Хасбулатова? – не поднимался.
Да и кто, собственно, мог бы затеять такой разговор? Дума образца 1999-го была последним местом, где поощрялись, точнее, самопроизвольно возникали дискуссии. Средства массовой информации? Начиная с апреля 2001-го, когда перестала существовать телекомпания НТВ в своем исконном виде, российские СМИ были так заняты проблемой самосохранения, что им было никак не до инициирования общественных дискуссий.
Исполнительная власть? Это было бы очень странно. Сколько ни придумывай эпитетов для 1990-х, никаких других корней у людей, пришедших к реальной власти в России после 1999-го, не было и нет.
Поэтому искать ответ на вопрос, что же на самом деле произошло в центре Москвы в октябре 1993-го, предоставили следующим поколениям. Долго ли осталось ждать возобновления этой дискуссии? Действующая власть надеется, что да, долго. Ее оппоненты придерживаются, естественно, иного мнения. Хотя, возможно, и те и другие не до конца отдают себе отчет в том, насколько принципиальны события двадцатилетней давности в нынешнем раскладе сил.
Москва, 1993 год
Дело в том, что кровопролитные октябрьские столкновения 1993-го невозможно обсуждать как изолированное историческое событие. Они имели продолжение, и такое, что принесенные жертвы (более 150 погибших и более 300 раненых, только по официальным данным) могли бы показаться трагической, но соразмерной платой за продолжение трудных, но таких необходимых реформ. Могли бы, но не кажутся.
В 2014-м, наступило время еще одного юбилея – двадцатилетия начала первой чеченской войны. Между этой точкой и событиями октября 1993-го – прямая линия. Ее проложил президент Борис Ельцин. А потом и продолжил.
Москва, 1993 год
Война в Чечне показалась ему шансом на спасение своей популярности, таявшей на глазах (не только из-за октябрьских событий, но из-за них в том числе). Война эта обещала быть, со слов его окружения – не столько злонамеренного, сколько бездарного, – совсем маленькой и безусловно победоносной. И кроме того, президенту казалось, что повоевать очень хочет российская (по сути советская) армия, застоявшаяся после Афганистана. А может быть, решающим оказалось то чувство благодарности, которое Борис Ельцин испытывал к генералам, поддержавшим президентскую сторону в конфликте 1993-го.
В любом случае – расчеты не оправдались. Война получилась проигранная, а по масштабам – политическим, экономическим, социальным – гигантская.
И в 1996-м мышеловка захлопнулась. Никаких других способов остаться у власти, кроме сговора с крупным капиталом на президентских выборах и всем этому сопутствующим – залоговыми аукционами, телевизионной промывкой мозгов, массированным применением административного ресурса на выборах, – у Бориса Ельцина не оставалось. Точно так же, как спустя четыре года он не оставил себе другого выхода, как выбрать преемника, на которого можно положиться, и ради его раскрутки возобновить войну в Чечне. Последствия? На Первом канале.
История – наука вполне точная. Никаких чудес, аномалий и необъясненных явлений она не терпит. Рано или поздно события осени 1993-го в Москве дождутся и обсуждения, и оценок, причем окончательных. Так рано или поздно? Это сейчас становится принципиальным вопросом.
Москва, 1993 год
Потому что только при большом напряжении воли можно представить себе свободно избранный российский парламент, который откажется обсуждать такие важные (и связанные между собой) события, как приватизация, залоговые аукционы, две чеченские войны, повальная коррупция, фальсификация выборов, противостояние президента и парламента двадцатилетней давности. Если это произойдет рано, обсуждение этих тем и его последствия будут болезненными. Если поздно – это будет означать, что страна еще какое-то время обходилась без свободно избранного парламента. Не факт, что такое развитие событий окажется менее травматичным. Как всякий раз случается с отложенным лечением.