Бывший следователь, а ныне адвокат Борис Ленинградов рассказал пару случаев, приключившихся с ним в СИЗО.
В СИЗО, будучи следователем и адвокатом, я проводил столько времени, что даже стало интересно, сколько именно. Как-то, стоя в длинной очереди, я взял и подсчитал. Получилось 2,5 года за карьеру! У нас, среди коллег, с тех пор появилась шутка, что, мол, если нас когда-нибудь, не дай бог, посадят, суд должен учесть уже проведенное нами в тюрьме время.
Самые смешные эпизоды в следственных изоляторах с нами, адвокатами, случаются в обеденное время. Адвокатов на этот час из здания не выдворяют. Как-то котроллер тюрьмы подкрался ко мне со спины, резиновой дубинкой уперся в копчик, и ласково так говорит: «Кончай балдеть, на прогулку!» За зэка принял.
Работая адвокатом, я имел законное право носить газовый пистолет. Естественно, на входе в изолятор я сдавал его на КПП, а взамен получал жетон. На обратном пути повторялась обратная ситуация. И вот в один прекрасный день случилось следующее. Я вышел из СИЗО, засунул пистолет в кобуру, сел в троллейбус и поехал домой. Но чувствую: что-то не то в кобуре, не как обычно. Вышел из троллейбуса, достал пистолет. Ну так и есть! Как же сразу не обратил внимание! Это был не мой «газовик», а пистолет Макарова.
Дежурной на КПП была женщина (в то время, в 1990-е, почти всегда на КПП сидели именно женщины), для нее в пистолетах не было никакой разницы. Я вернулся в СИЗО, поменял пистолет. Не буду говорить, что в качестве проставы получил от обрадовавшейся женщиныконтроллера. Но погоны ей тогда спас.
Случай в СИЗО
Зэки народ специфичный, но с ними можно найти общий язык. Как следователю, мне это было просто необходимо. А вот многие тюремщики общаться со спецконтингентом как раз и не умели. Как-то приезжаю в один ленинградский СИЗО. Там в камере повесился (повесили?) заключенный. Перед камерой бодрый отряд «цириков»: по три дубины у каждого, баллончики со слезоточивым газом (интересно, они хоть понимали, что газ в камере распылять категорически нельзя?). В камере было двенадцать человек. Все они вели себя, глядя на вооруженных и взвинченных охранников, нервно и зло.
Я вошел в камеру, мне нужно было осмотреть место происшествия (преступления?) и поговорить со свидетелями. Охранники с дубинами потянулись за мной. Но я их остановил и оставил в коридоре. «Слышь, начальник, они че, прессовать нас будут?» — обратился один зэк ко мне. Не надо обижаться на «ты», в тюрьме это норма. «Кто, эти гоблины? — сказал я. — Не дам им». Зэки были в восторге от слова «гоблины».
Контакт был тут же установлен. Говорю: «Рассказывайте, что произошло. Сейчас спокойно разберем дело, и ни у кого неприятностей не будут. Мне возиться тут долго никак нельзя: еще на один труп надо срочно ехать».
«Тяжелая у тебя работа, начальник, — с уважением говорят зэки. — Дело в следующем. Повесился он сам, письмо от бабы его пришло — загуляла». «А косяков за ним не было каких?» — спрашиваю. «Был один, — говорят. — Как-то срать сел, когда остальные ели. Но никто его не „петушил“, начальник. Дали один раз по морде, да и все. Из-за бабы это он».
Короче говоря, поговорил, все перепроверил, и правда, самоубийство чистой воды. Ну а мораль в этой истории простая. С зэками нужно говорить как с людьми (для пользы своего же дела). И не входить в камеру с вооруженной охраной. Что касается слова «гоблины», которое так расположило ко мне заключенных, так это у меня, как увидел «цириков» при всем параде, будем считать, непроизвольно вырвалось.