21 февраля в Можайской воспитательной колонии произошел бунт – воспитанники забаррикадировались на втором этаже общежития и «начали там все крушить». Сотрудники ФСИН «без шума» развезли предполагаемых организаторов бунта по разным СИЗО. Светлана Осипова рассказала о причинах и последствиях тюремного бунта.
«Я был в очень многих колониях, и бунт конкретно в этой колонии меня удивляет. Я там был раз десять точно, с ребятами часто разговаривал. Это образцовая колония, туда даже иностранцев привозят – показывают, что и как происходит», – рассказывает волонтер Николай Левшиц. Он не раз приезжал в Можайскую малолетку от одного из фондов, помогавших колонии.
О Можайской воспитательной колонии положительно отзываются и члены Общественной наблюдательной комиссии Московской области. Точнее, отзывались:
«И я, и Наталья Михайловна Дзядко, мы проявили здесь не то что лояльность, доверчивость. Мы поверили внешнему шику. Кормят ребят хорошо: каша, суп, фрукты – все в неограниченном количестве; Куклачев к ним приезжал, какие-то чемпионы мира по борьбе. Ребят вывозят и в цирк, и в театр. Ну и члены ОНК приезжали туда просто повосхищаться», – говорит общественник Эдуард Рудык.
Можайская воспитательная колония – образцовое учреждение, никаких жалоб от воспитанников никогда не было, да и сотрудники конфликтов не припомнят. По словам членов ОНК, там 75 подростков, охраняют их человек 120 персонала, все друг друга знают. Даже не так – все знают друг про друга всё.
Красная зона
55 из 75 подростков приняли участие в открытом протесте. Спустя два дня после бунта ребята передали членам ОНК 23 заявления, в которых описывали оскорбления и пытки, которым их подвергали сотрудники колонии. Но уже 15 марта девятнадцать подростков отказались от своих заявлений, объяснив это тем, что двое воспитанников – К. и Д., – угрожая, заставили их оговорить сотрудников колонии. Как и чем угрожали К. и Д. девятнадцати воспитанниками колонии – неизвестно. А заявления есть, и в каждом – своя история, свои время и обстоятельства. Кроме того, из рассказов ребят, из заявлений, переданных членам ОНК, видно, что во многих случаях свидетелями и жертвами издевательств со стороны работников колонии становились сразу несколько воспитанников – факты и обстоятельства пересекаются, ребята подтверждают показания друг друга. Но ФСИН, похоже, не хочет обращать на это внимание.
«А у сотрудников воспитательной колонии – я уже говорил с ними, – теперь есть железный козырь: раньше ведь от ребят не поступало подобных заявлений, значит, все в порядке, и не было ничего», – рассказывает Алексей Павлюченков, член ОНК Московской области.
Общественники в один голос утверждают, что мальчиков принудили отказаться от заявлений, а мотивов, заставлявших подростков так долго молчать об издевательствах, было достаточно. Эта зона считается «красной» – там мальчишки сотрудничают с администрацией. И такое сотрудничество выгодно всем – и осужденным, потому что это хорошая характеристика, следовательно, и шанс выйти по УДО, и работникам колонии – потому что взаимодействие с заключенными способствует поддержанию порядка. Словом, хочешь выйти раньше – делай, что говорят, и молчи.
Бунт в Можайской колонии
Как рассказывает один из общественников на условиях анонимности, вечером 21 февраля с мальчиками должны были находиться инспектор и воспитатель. Но первый пошел сопровождать четверых ребят к телефону (телефон-автомат находится на территории колонии), а второй – выносил мусор. Так 55 воспитанников остались без присмотра (и это при том, что в колонии более 120 сотрудников). В это время ребята и забаррикадировались: ломали мебель, били окна.
Общая сумма ущерба около миллиона рублей, работники колонии сказали, что ущерб определила «какая-то оценочная хозяйственная служба ФСИН». В общем, кто оценивал ущерб – непонятно, никакую специальную экспертизу для суда не проводили.
«Я хочу сказать, что ущерб на миллион там вряд ли. Но мебель они ломали, окна били», – рассказывает Рудык.
По словам одного из членов ОНК, воспитанники даже разломали сейф, в котором хранились одноразовые бритвы, и резали себе руки. Интересно посмотреть на этот удивительно хрупкий сейф, но фотографий найти не удалось. Но и информация о порезах довольно спорная, потому что больше никто из членов ОНК про какие-либо травмы у ребят не упоминает. Вот что говорит по этому поводу Павлюченков: «Никто из воспитанников за медицинской помощью не обращался. Да и я, когда приезжал в колонию (26 февраля), не видел ни у кого ссадин. Только у Д. синяк на лице был. Но парень честно сказал, что сам виноват. Он не стал говорить, что синяк получил, когда его пытали, или что-то в этом роде».
Переговоры с протестующими воспитанниками велись около девяти часов – приехали правозащитники, родители, священнослужители и даже сам Анатолий Тихомиров, начальник УФСИН России по Московской области. Ребятам пообещали, что если те прекратят бунт в колонии, то никаких последствий не будет. Ребята устали, по словам одного из членов ОНК, говорившего с работником колонии, подростки уже хотели есть и спать, поэтому поверили обещаниям и разобрали баррикады. А потом приехали люди из Следственного комитета и начали «трясти» мальчишек, участвовавших в бунте. Тогда, по словам Рудыка, Д., которого ребята считают лидером, при всех кинулся на начальника колонии Олега Меркурьева: «Ты почему нас обманул?!» «И у парня синяки, и у начальника колонии синяки. Начальник говорит: «Я что, буду смотреть, как меня бьют? Мне неважно – несовершеннолетний передо мной или взрослый. Он меня бьет», – пересказывает слова «хозяина» зоны Рудык.
«Меркурьев – человек интересный, и все непросто», – делится своими наблюдениями правозащитник. Пришел работать в колонию из армии. А люди, которые приходят работать в такие учреждения из армии, все-таки часто отличаются в лучшую сторону от тех, кто раньше работал следователем, например: «Потому что в армии хотя бы есть такие понятия как честь, офицерское слово. Он вроде неплохой дядька». Может, дядька Олег Меркурьев и неплохой, даже от подростка в состоянии защититься, сдачи даст, если потребуется.
Так у воспитанника Д. появился синяк, а заодно, как говорят в УФСИН, и новое уголовное дело по трем статьям: дезорганизация деятельности воспитательной колонии (ст. 321 УК РФ), посягательство на жизнь сотрудника правоохранительных органов (ст. 317 УК РФ) и организация массовых беспорядков (ст. 212 УК РФ). Все эти статьи вместе тянут на 10 лет – и это с учетом того, что Д. пока что еще несовершеннолетний. А еще в УФСИН говорят, что уголовные дела заведены и еще в отношении ряда воспитанников, нарушивших порядок. Говорят, что ведется расследование. Почему «говорят»? А потому что члены ОНК видели запись в личных делах ребят о том, что заведено уголовное дело, но постановления о привлечении воспитанников в качестве обвиняемых, или подозреваемых, или свидетелей – не видели. Все дело пока только на словах, никаких документов ни общественникам, ни заключенным представлено не было.
Зачистка свидетелей
А пока тянется разбирательство и идут проверки, ФСИН тихо перераспределяет воспитанников в другие учреждения.
«Мы с Павлюченковым были в Серпухове недавно, рассчитывали, что застанем там троих мальчиков, а там был только один. Остальных куда-то увезли. Один из тех, кого увезли, каким-то образом оказался в СИЗО-5 в Москве. 27 марта туда приезжали из ОНК Москвы, но и его там уже не было», – говорит один членов ОНК Московской области.
Общественники находят воспитанников случайно: «В какой-то момент мы просто методом тыка начали ездить по учреждениям для несовершеннолетних и искать», – рассказывает Рудык. По последним данным, один из воспитанников Можайской колонии сейчас находится в СИЗО-5 Москвы, но скоро мальчика переведут в Астрахань; еще один – в Санкт-Петербурге, четверо – в Кашире, один – в Башкирии, еще один – в Серпухове.
По закону осужденные должны отбывать наказание по месту жительства или по месту совершения преступления (ст. 73 УИК РФ). Конечно, формально ФСИН может определить заключенных в другое учреждение «в целях безопасности», например. В Можайской колонии, видимо, так и сделали. Но о переводе в СИЗО, тем более в другой регион, не предупреждали ни родителей воспитанников, ни самих ребят. Как рассказывает Рудык, четверым из них сказали, что их ведут к членам ОНК. Ребят отвели в комнату для длительных свиданий, потом погрузили в машину и увезли. Без вещей. Им сказали, что везут в прокуратуру. Здесь стоит обратить внимание сразу на два нарушения со стороны сотрудников ФСИН. Во-первых, по словам Рудыка, воспитанников переводили в СИЗО, ссылаясь на распоряжение главы подмосковного УФСИН Тихомирова, а по закону их могут переводить в СИЗО только по решению суда. Во-вторых, родителям мальчиков несвоевременно сообщают о переводе их детей в СИЗО, часто не сообщают вовсе, а это нарушение закона (ст. 55 Семейного кодекса «Право ребенка на общение с родителями и другими близкими»).
В УФСИН общественным наблюдателям говорят, что сейчас возбуждены уголовные дела и в отношении воспитанников, и в отношении сотрудников колонии. При этом непонятен статус подростков, находящихся сейчас в СИЗО, за два месяца к ним ни разу не приходил следователь.
«Дела возбуждены очень интересно – документы никто из нас не видел. ФСИНовцы, по-моему, сами не знают, что делать. Они спешно начали зачищать колонию, избавляться от активных ребят», – говорит Рудык.
Как избавиться от правозащитников
ФСИНовцы, наверное, хотят избавиться и от членов ОНК: два воспитанника Можайской колонии написали жалобы на Павлюченкова и Рудыка на имя Евгении Морозовой, председателя ОНК Московской области, обвинив их в распространении в сети интернет ложной информации – Павлюченков опубликовал заявления воспитанников, написанные сразу после бунта. На это обвинение он удивленно восклицает: «Откуда у воспитанников колонии интернет? Как они могли читать то, что я публиковал?»
Учитывая, что у ребят в колонии нет даже мобильной связи (а именно из-за этого, по официальной версии ФСИН, и произошел бунт), то вопрос Павлюченкова вполне справедлив. Как утверждает общественник, в его публикации нет заявлений мальчиков, написавших жалобу на него и Рудыка; то есть эти воспитанники вообще не передавали членам ОНК заявления об издевательствах. В жалобе одного из воспитанников, кстати, допущена ошибка – жалоба написана не на имя Морозовой Е. Ю., а Морозовой Е. Н. Общественник Рудык считает, что ребят заставили написать эти заявления.
Можайская воспитательная колония для несовершеннолетних
Павлюченков также упоминает о том, что на одном из заседаний ОНК, где обсуждалась ситуация в Можайской колонии, присутствовал Александр Лысов, помощник начальника УФСИН России по Московской области по соблюдению прав человека. Лысов сказал, что ФСИН располагает видеозаписью, на которой один из членов ОНК, беседуя с осужденным, подбадривает его, одобряет действия подростков, связанные с бунтом. Если такой разговор общественника с воспитанников действительно был, то это уголовное преступление – призыв к бунту. Но никаких реальных доказательств, постановлений, видеозаписей тюремщики пока не представили.
С помощью бунта пытались прекратить унижения
Кстати, на территории колонии установлены камеры, и узнать, что происходило до и во время бунта, даже найти зачинщиков было бы несложно, просмотрев записи. Но ФСИНовцы их не показывают – «тайна следствия». Вот что на условиях анонимности говорит один из членов ОНК: «По-моему, там с камерами видеонаблюдения проблемы: где-то они работают, где-то — нет, где-то камеры не установлены, потому что финансирования не хватает. Поэтому то, как они хотя бы выявили зачинщиков – непонятно». Отсюда вопросы. Почему в образцовой колонии не работает часть камер видеонаблюдения, а местами их нет? А если они работают, и нарушений со стороны сотрудников не было, то почему не предоставить эти видеозаписи? Ведь тогда было бы так просто разобраться в этом деле и доказать, что воспитанники оговорили сотрудников учреждения, потому что подросткам отказали, когда они требовали мобильную связь и разрешения курить – именно такие причины бунта называют в УФСИН.
Воспитанники колонии видят ситуацию по-другому. По словам Рудыка, во время бунта ребята вели переговоры, выдвигали требования: во-первых – прекратить избиения воспитанников; во-вторых – уволить дежурных, которые издеваются над заключенными. (ДПНК – дежурные помощники начальника колонии, – в основном, люди без педагогического образования, но с офицерскими званиями).
Общественники допускают, что запрет на курение, введенный в колониях для несовершеннолетних в 2013 году, тоже сыграл свою роль. Теперь одна сигарета – и 7 суток в ДИЗО (дисциплинарный изолятор, так в колониях для подростков называется карцер). Понятно, что за редким исключением воспитанники колоний курят с малых лет, и запрет – это стресс.
Еще одно важное обстоятельство, о котором упоминают и члены ОНК, и тюремщики – незадолго до протеста одному из воспитанников отказали в УДО. Раньше, если у осужденного была положительная характеристика, то суд обычно в УДО не отказывал. Сейчас же, по словам одного из членов ОНК, по новым правилам на суде должен присутствовать пострадавший или его представитель; и на суде над воспитанником был представитель потерпевшего, заявивший, что он выступает против УДО. В итоге суд в УДО отказал, мальчик вернулся в колонию.
Малолетка
«А тут тюремная психология такая. На этой зоне мальчишки сотрудничают с администрацией, это обязательно, чтобы получить УДО. Этот парень сотрудничал и рассчитывал, что выйдет на свободу. А его скоро должны отправить на взрослую зону, и он считал, что там к нему будут плохо относиться взрослые заключенные. И тех, кто рассчитывает, что до 19-ти лет выйдут на свободу по УДО, много. А выйдут ли — неизвестно, тоже могут получить отказ. А тут они бунт организовали, и во взрослую колонию уже героями придут», – поясняет на условиях анонимности общественник, говоривший с сотрудником колонии.
Рудык же эту причину полностью отрицает: «Я там был, с воспитанником, которому отказали в УДО, поговорил, он, как я понял, из тех ребят, которые очень лояльно относятся к администрации колонии. Я думаю, что это полный бред, он не мог спровоцировать бунт». Правозащитник рассказывает, что накануне протеста один из мальчиков вернулся со свидания расстроенный, и воспитатель назвал его девочкой. «А у этих мальчишек же со словом «девочка» своя ассоциация – при их статусе и их возрасте. И кто-то стал орать: «Вы за что парня опустили?» Для них это оскорбление». По словам общественника, тот мальчик, которого воспитатель обидел, был там самым тихим. И ребята за него вступились – слабого не трогать.
Ни один воспитанник, кстати, не жаловался на плохое отношение со стороны других ребят. Об этом говорят и члены ОНК, и сотрудники колонии. Ребята были дружные. И протестовать начали дружно. Но, по мнению общественных наблюдателей, ребята бунт не планировали, все произошло спонтанно. Что из перечисленного выше стало последней каплей – неизвестно. У членов ОНК сведения разные, но все общественники однозначно отвечают: «Безусловно, с воспитанниками обращались плохо. Скорее всего, причиной бунта стала совокупность факторов, и ребята, кончено, устали от унижений». Общественники убеждены, что на воспитанников оказывается давление – их заставили отказаться от своих показаний. Видимо, чтобы не добавили срок, чтобы дальше жить нормальной жизнью, чтобы можно было рассчитывать на УДО.
Что будет дальше
Павлюченков высказывает опасения, что мальчикам, которые не отказались от заявлений и готовы бороться, будут угрожать. Об угрозах пока ничего не известно, но некоторые родители отказываются от помощи адвокатов, потому что «как бы не было хуже».
ФСИНовцы, понятное дело, про своих воспитанников хорошего не говорят: например, у Д., по словам работников колонии, проблемы с психикой, и вообще удивительно, как он попал в эту колонию. Медицинского заключения о каких-то психических отклонениях, конечно, нет. Рудык же характеризует Д. как абсолютно адекватного человека: «Он нормальный, с присущим всем подросткам юношеским максимализмом – за честность, за справедливость. Похоже, он был лидером, поэтому сотрудники колонии всё валят на него. Но это всё надо проверять». С ребятами, которые остались в Можайской колонии, сейчас, похоже, ничего не происходит. Как предполагает один из членов ОНК, возможно, там просто повышенная дисциплина.
Почему ребята так долго молчали? Один из общественников рассказал, что, возможно, перед каждой проверкой или визитом членов ОНК ребятам раздавали сигареты – чтобы не жаловались. Есть предположения, что ребятам угрожали; кроме того, многие хотели выйти по УДО, значит, надо сотрудничать с администрацией колонии.
«В последний раз я приезжал туда год назад – контролировал учебу. Ребятам нравилось там, они сидели за компьютерами, учились работать в Word, Excel. Конфликтов не было. Подростков, которые хотели уехать оттуда на взрослую зону, было очень мало», – рассказывает волонтер Николай Левшиц. Но он не исключает, что за год обстановка в колонии поменялась – в учреждении могли появиться блатные подростки, например, или агрессивные сотрудники.
УФСИН, судя по всему, хочет замять это дело – все действия работников сводятся к тому, чтобы вывезти из колонии активных ребят. Оградить зачинщиков конфликта от остальных – вполне логично. Но почему перевод подростков в другие учреждения делался так тихо – иногда в известность не ставили даже родителей? Почему с теми ребятами, которые содержатся в СИЗО, до сих пор не беседовал следователь? Почему нет никаких официальных постановлений и экспертиз?
Педагогические методы
Денис Давыдов, Владимир Байков, Денис Дронин – эти фамилии сотрудников колонии или хотя бы одна из них есть почти в каждом заявлении, переданном воспитанниками Можайской колонии членам ОНК. Почти во всех заявлениях говорится об издевательствах, которым подвергались заключенные, находясь в карантине. Заключенные приезжают в колонию из СИЗО, где нет режима, распорядка дня, установленной формы одежды. Мальчишки раскованные, привыкнуть к жесткому для них режиму, определенному порядку сложно. «Такими методами, судя по всему, работники пытаются объяснить ребятам, как надо себя вести, подчинить их новым правилам» — говорит один из членов ОНК.
А вот о чем после бунта рассказывали сами подростки:
«Майор Байков Владимир Николаевич заставлял меня мыть дежурную часть, при отказе он меня начал избивать дубинкой».
«Максим Николаевич, когда приходят письма, заставляет танцевать, песни петь и другие свои прихоти делать, когда еще письма приходят, он их поднимает недели через три, четыре, заставляет на себя статьи брать».
«С автозака вели в дежурную часть гуськом и били палкой резиновой, потом с дежурной части меня вели в карантинное отделение и там тоже били железной трубкой, которая висит в шкафу».
«И когда ребята приезжают в колонию их всех бьют и некоторых грозят окунуть в туалет, и даже были такие случаи, или дотронуться половым органом до лица».
«А именно Байков Владимир Николаевич майор внутренней службы режимного отдела в феврале месяце точной даты я уточнить не могу, на построении я был без перчаток, как и все воспитанники, вечером ДПНК меня вызвал в дежурную часть и начал бить по телу дубинкой за то, что я был без перчаток».