В советском прошлом, о котором сейчас многие ностальгируют, зарождались тенденции, обуславливающие нашу сегодняшнюю жизнь. Принято думать, что такое социальное зло, как бандитизм, возникло на стыке советской и новой российской эпохи, что в СССР эпохи застоя банд не было.
Статья 77 УК РСФСР давала все основания для обвинения в этом преступлении, но подобные приговоры выносились редко.
В архивах областного суда мы обнаружили дело банды Колчиных, орудовавшей с сентября 1984 по сентябрь 1989 года на территории Челябинской и Курганской областей. Знакомство с ним потрясает и напрочь опровергает благостное представление о застойном советском времени.
При чтении документов порой кажется, что попал в 90-е годы, в период классического бандитизма. Это было время криминальных сборищ средь бела дня в людных местах. Принадлежность к группировкам показательно демонстрировалась: спортивные костюмы, крутящиеся четки на пальцах. Системный рэкет охватит все сферы новой экономики, от приватизируемых заводов до бабулек-лотошниц. Бандитизм 90-х даже дублировал своей структурой административное устройство страны: группировки поселковые, районные, областные, федеральные.
Но Колчины были первыми. Их дело остается очень интересным, в нем немало сложных психологических аспектов, мистических обстоятельств, которые тогда в спешке нельзя было увидеть и о которых необходимо рассказать сейчас. Хочется понять: чего не хватало этим людям? Почему они стали предтечей целого явления? С рассказа о банде Колчиных «Челябинский рабочий» и сайт MediaЗавод.ру открывают цикл материалов «Криминальные сенсации XX века».
Впервые Игорь Колчин убил, подчиняясь импульсивному глухому раздражению. Объяснил: ему не понравилось, что шедший за ним человек то замедлял шаги, то шел быстрее. Как собака, он учуял: его боятся, потому и напал. Сработал инстинкт бывшего зека.
Первую судимость Игорь Колчин заработал за кражи. В материалах следствия все просто, женщина ждала троллейбус на остановке, не дождавшись, пошла через пустырь, он последовал за ней, поравнявшись, ударил ее по голове несколько раз железной гантелькой, приспособленной под орудие убийства. Был стопроцентно уверен, с ней все кончено. Забрал сумочку с десятью рублями. Сейчас, наверное, это равноценно по стоимости нашей тысяче рублей.
Несмотря на проломленный череп, женщина выжила, об этом он узнал из теленовостей и газет. Потом он постоянно будет вести мониторинг СМИ о последствиях своих преступлений.
А главный вывод, который сделает: свидетелей в живых оставлять нельзя. Вдруг когда-нибудь на улице опознает его?
Потом убивал один и с напарниками по одному и тому же сценарию. Завязывал жертве руки, ноги, глаза, прикручивал к дереву для пущей уверенности, что никуда не денется, и стрелял в упор из обреза в грудь или в голову. Но не всегда шло по его плану. Однажды у молоденькой девушки, которую он только что изнасиловал в машине, мистическим образом упала повязка с глаз, и он зло сказал: «Зря ты это сделала». Самое удивительное, она не могла ее снять, руки были связаны за спиной, но ее мнимая вина, точнее, прямой взгляд жертвы, глаза в глаза, который он не выносил, подогрели его жестокость. Убил, приставив дуло обреза к голове.
Находились упорные, не желающие умирать. Колчин искренне удивлялся в своих показаниях «живучести одного мужика»: «…лично я после четырех выстрелов не стремился закончить мучения водителя. Мне было интересно смотреть за его реакцией. Был уверен, что, стреляя 10 раз из двух стволов, не промахнулся ни разу».
Мало того, на вопрос «Где деньги?», таксист отвечал: «Подними рубашку повыше, там… еще выше». Грабители, их к тому времени было уже четверо на одного, послушно задирали рубаху на спине жертвы, но видели только сквозные отверстия от пуль. Человек, умирая, не только не просил о снисхождении, но откровенно издевался над ними. Главаря Колчина тогда это изрядно повеселило. Внешне. А в глубине души поразило: человек может быть другим, не таким, как все те жалкие людишки, умолявшие их пощадить.
Только когда таксист после всех всаженных в него с близкого расстояния пуль затих, они нашли в бардачке его автомашины 16 рублей.
На много раз задаваемый вопрос, почему убивал, Колчин отвечал по-разному: «Мне это нравилось… было интересно… Люблю уничтожать». Жене обосновывал свои поступки согласно гороскопу: «Если у меня год Крысы, я должен постоянно воровать, а месяц Скорпиона – убивать все, что шевелится».
Водителя трамвая, это убийство по счету было вторым, «убил беспричинно». В кармане ее шубы лежало 25 рублей, она сама их положила туда, когда он не взял их в ответ на вопрос «Что тебе нужно?», на ней было золото, но он ушел, избирательно прихватив по ходу движения в трамвае дипломат и приемник из кабины.
Перед тем как их взяли, а они сгубили к тому времени 15 безвинных душ, он дошел до точки. Предлагал подельникам устроить турне по городам Челябинской области. План был таким: «…ездить и стрелять на ходу из машины, убивать работников милиции, хозяев машин, воровать, грабить… снова убивать.». Соучастники отказались, и он сожалел об этом: «А то бы я пострелял».
Адвокат его брата, Владимира Колчина, писал: «Игорь Колчин сочетал в себе два начала: человека и сатаны, в его действиях была заложена другая корысть, не материальная. Намерение убить возникало у него внезапно, никто не мог предугадать его последующих действий.
Слова адвоката подтверждает убийство Колчиным рыбака. Ехал в электричке, вышел вслед за ничего не подозревающим любителем рыбной ловли, догнал, убил, отобрал лодку, сети, еще какое-то житейское барахло. Лодкой, кстати, потом пользовался: очередная улика для следствия.
Банда работала по принципу семейного подряда. На процессе все ее участники (брат и жена руководителя банды – Владимир с Людмилой, жена Владимира Елена Малахова, ее брат Олег и присоединившийся незадолго до их поимки Евгений Гончаров дружно говорили, что их втянул в это грязное дело Игорь Колчин.
А он и не отрицал. Своей жене он как-то повесил на шею дорогую золотую цепочку за 325 рублей (хорошие деньги по тем временам), сфотографировал, а потом показал газету, где рассказывалось об убитой женщине и цепь фигурировала в качестве улик, снятых с потерпевшей. На этом преступлении они хорошо тогда поживились. Взяли много золота, 500 рублей, черную и красную икру, новые вещи – люди ехали из отпуска с Севера.
По советским законам, если ты не донес или присвоил себе чужое имущество, ты соучастник преступления. Жена, вспоминал Колчин, тогда заплакала и ушла в другую комнату. Остальные его просто боялись.
Они выезжали на трассы, на вокзалы, в аэропорт, высматривая жертв ограбления. Разыгрывали инсценировки. Владимир как таксист (они с братом действительно тогда посменно работали в такси) вез людей в условленное место, под каким-нибудь предлогом останавливался, подельники налетали с кастетами, ножами, топорами, обрезами. Как шакалы. Ночью высматривали людей, спящих в машинах на обочинах дорог. В те годы придорожных мотелей еще не было, и если путешествие было долгим, восстанавливать силы приходилось прямо на шоссе. Награбленное делили на квартире главаря, к чужому добру относились крайне рачительно.
Один участник банды не поленился даже постирать окровавленный спортивный костюм, чтобы самому его носить впоследствии. С этого убитого они сняли и новые чешские кроссовки. Золото закладывали в комиссионном магазине.
Никто из них, если бы не занимался разбоем, с голоду бы не помер, у всех были работа и жилье. Но когда Игорь Колчин предлагал «поработать», все делали так, как он велел, садились в машину и ехали куда надо.
Никто не мог ему слова против сказать: уничтожит. В прямом смысле. Он любил что-нибудь или кого-нибудь уничтожать, стирать с лица земли.
Ранее, до убийств, ночью ни с того ни с сего поднимался и ехал поджигать трамвайно-троллейбусные диспетчерские пункты: где работал, там и гадил. Как будто его кто-то гнал. Украл у коллеги, водителя трамвая, зарплату. Еще один эпизод: поджег сараи, потом и тир, со зла, что там не оказалось оружия, в одном из жилых районов Челябинска. Долго любовался на пожар, затаившись. Как-то бросил дымовую шашку в лифт своего дома (это когда убивал уже активно). Специально нажал на кнопку самого высокого этажа, чтобы дым больше распространился, затем приехал к брату и с его балкона наблюдал, как суетились перепуганные жильцы, пожарные, милиция. Досмотрел все до конца, пишет Колчин, и только потом пошел спать. Для него это было как хороший спектакль лицезреть.
Себя уничтожать, то есть умирать, не хотел ни в какую. До последнего верил: отменят приговор, не будет высшей меры наказания. В изоляторе Колчин пишет жалобу в Верховный суд РСФСР с требованием направить его на повторную психиатрическую экспертизу в Институт имени Сербского в Москву: предыдущая, дескать, проведена в спешке, все следователями подтасовано, на самом деле «считаю себя наполовину душевнобольным, так как не понимаю иногда, что делаю…». Про больницу, где его обследовали: «…чувствую, что со мной обращались не так, как с другими пациентами из палаты. Не могу это выразить, видно, из-за того, что мною совершены такие преступления. Много врачей приходило и смотрело на меня, их мнение выразила одна уборщица, которая прямо в глаза сказала мне, что лучше бы я сам себя сжег, чем людей сжигать…»
Колчин сжигал бесчувственные жертвы или оставлял гнить в глухих лесопосадках.
Его многостраничная жалоба очень похожа на исповедь. В ней он вспоминает укромно потаенные эпизоды своей жизни, изо всех сил стремясь доказать, что он психически болен. Тетка-шизофреничка наверняка передала ему хромой ген, старший брат Владимир встал на него маленького, полуторамесячного, ногами, и он перестал дышать. Отец его жестоко бил, бочку с карбидом взорвали с братом, когда еще бегали в детский сад: надышались.
В зоне, в первую судимость, присваивал вещи осужденных, доносил, заставил сокамерника пробить ему руку, чтобы не работать. Заключенные четыре раза пытались его убить, настолько он был всем противен из-за вредного характера, но он, как угорь, ускользал из их рук и снова вредил, крал, лгал, выслуживался перед начальством.
Перечисляемые в письме эпизоды должны были убедить психиатров, что с разумом и подсознанием у него не все в порядке. Не получилось: никто его на экспертизу не послал.
Тогда он пишет повторную жалобу, угрожая голодовкой, если его не сочтут умалишенным. Говорит странную фразу в письме: «Они придут за мной, и тогда мне придется принять решение…»
Проголодал в карцере 21 день. Безуспешно – никакого института и обследования. На суде так и сказали: «Нет оснований не доверять выводам челябинских экспертов».
Шквал общественного возмущения по отношению к банде был высок. Даже если бы в столице признали его невменяемым, народ сразу сделал бы вывод: ага, вывели из-под наказания. Неизвестно, чем бы все могло закончиться.
Вспоминает судья в отставке Борис Кунин, он был председателем в процессе над бандой:
— Колчина прозвали «интеллигентом», и свое прозвище он оправдывал. На процесс приходил аккуратно свежевыбритый, не помятый и опухший, как другие. Говорил вежливо – как по книжке. Если не был готов, просил перенести заседание. Несколько раз давал понять, что своей судьбой распорядится сам. Его много раз спрашивали, почему он совершал злодеяния. Как-то у него промелькнуло признание: хотел перещеголять известного громилу Леньку Пантелеева, у того было 12 убийств, у меня, дескать, больше, 15. Меня, помню, передернуло его признание.
Процесс, конечно, был беспрецедентным. В течение полугода, пока он проходил, зал заседаний был переполнен. В коридорах суда стояли поминальные свечи, родственники в черном приносили цветы, конфеты, на заседаниях – слезы, обмороки. У кого-то убили единственного сына, родители приехали из Литвы, оттуда столько обращений было… «покарать убийц». Эмоционально тяжело было все это выдержать. Заседателей приходилось сдерживать, так они кипели от негодования к убийцам, а в последний день даже у меня, уже выносившего смертные приговоры, рука дрогнула. Тяжело приговаривать человека к смерти, даже если он закоренелый убийца.
Бандит и его сообщники безнаказанно орудовали пять лет. Как могла так долго длиться череда преступлений? Например, только за июнь 1989-го они убили пятерых. Почему первая выжившая жертва опознала Колчина, только когда его уже взяли? А не спустя, например, полгода-год после нападения на нее благодаря грамотным оперативно-розыскным мероприятиям милиции? Скольких убийств в таком случае удалось бы избежать?! Потерпевшие, обращаясь в органы, перечисляли, какие вещи были при убитых, что они везли с собой. На судебном процессе один из них опознал носовые платки своей жены, которые не побрезговали прихватить с собой грабители.
Улики гуляли по городу, перекочевывая из рук в руки. Например, из сарафана одной убитой Людмила Колчина сшила себе юбку, золотые изделия жертв регулярно сдавала в комиссионный магазин, многие вещи просто продавала знакомым или подругам. По радиоприемнику зарезанного водителя трамвая главарь Колчин там же, в трамвайно-троллейбусном управлении, где работал, слушал музыку. Рабочий костюм, украденный в СПТУ, спокойно носил на людях. Не менее суток после ограбления бандиты пользовались автомашинами с мест преступления. Только потом разукомплектовывали или сжигали. Ладно, обрезы сделали из охотничьих ружей, но где боеприпасы взяли? Кто из причастных к силовым структурам поспособствовал?
Ответов на многие вопросы нет до сих пор.
Самое поразительное: нельзя было похвастать «успешным раскрытием банды». Считалось, что в СССР банд нет, их и не было после войны. Милиция, похоже, утратила навыки борьбы с ними. На ее нерасторопность в этом деле указывают не только дерзость и наглость бандитов, но и скупые итоги милицейских совещаний после. Участкового инспектора, призванного два раза в месяц навещать бывшего зека Колчина и интересоваться, чем он занимается, уволили без разговоров. Он почему-то совсем не навещал своего протеже. А, глядишь, нагрянул бы поздно вечером, увидел бы кучи награбленного, другие бы выводы сделал. Остальным милицейским чинам Коркинского ГОВД рангом выше поставлено на вид, указано и т.д.
Банда, получилось, сама себя раскрыла.
Чем больше убийств совершалось, тем страшнее становилось участникам. Потом Колчин будет вспоминать: «…Женька (Гончаров. – Прим. автора) хотел сесть по «хулиганке». Устроил дебош в подъезде, напился, стрелял, орал, да и брат начал огрызаться, выходить из-под контроля, не подчинился моему приказанию…»
Гончаров признавался: хотел спокойно отсидеться в тюряге годик-два, чтобы только не иметь никаких дел с этим «интеллигентом». Но после выходки в подъезде никто не приехал и не скрутил ему руки за спиной. Весь подъезд, видимо, предпочел в милицию не звонить!
Сесть у него получилось со второй попытки. В этот раз взял круче. На троллейбусной остановке начал орать и стрелять из обреза. Приехали, скрутили, сидел себе тихохонько в СИЗО, помалкивал до поры до времени.
Поимке Колчина способствовала его непревзойденная наглость. На автомашине очередного убитого он подъезжал к посту ГАИ. Остановили, попросили предъявить удостоверение. Показал.
— Оно не ваше, – вдруг заявил ему сотрудник ГАИ.
В удостоверение убитого Интеллигент, торопясь, криво приклеил свое фото, и внимательный инспектор заметил смещение уголков. Сколько раз Колчин так делал, подменяя изображения убитых своим, и ничего сходило. А на этот прицепился как клещ.
— Сейчас паспорт принесу, – и Колчин пошел к машине.
Достает обрез и стреляет. Оба сотрудника, реакция хорошая, мгновенно падают на землю, пуля достается пассажиру мотоцикла «Урал». Истекая кровью, он умирает. Подвыпивший товарищ, канючивший простить их за вождение в нетрезвом виде, стал последней жертвой Интеллигента. Колчину удается скрыться с места события. Машину он бросает в ближайшей подворотне, заскакивает домой, говорит, что его разыскивает милиция. Пока поживет у приятелей в пригородном поселке.
Сдаст его милиции через восемь дней брат Владимир. На оживленном перекрестке на улице Доватора в Челябинске, где они разминутся после встречи с братом, он просто покажет на него глазами сотруднику в штатском.
Игорь Колчин признается во всех преступлениях и после чуть ли не месячной голодовки повесится на жгуте из простыней в камере-одиночке. Его попробуют реанимировать: бесполезно.
В исповеди-жалобе он говорил странную фразу про то, что они придут за ним и ему придется это сделать. Из текста угадывается: вынести себе приговор. Возможно, его психику подкосил голод, возможно, он действительно был болен. Но его выпученные от ужаса глаза как будто и вправду видели перед смертью 15 безвинно убиенных. Он страшно боялся «их прихода», умолял отправить в Институт имени Сербского, только бы не видеть, как они придут. Но они все-таки пришли за ним.
Тогда это сочли искусно созданным бредом, симуляцией сумасшествия. Нобелевской премии заслужит ученый, который разгадает загадку таких Колчиных. Психическая болезнь, отклонение, социальный протест, основанный на ненависти, «все люди мрази, их надо давить… не взяли на работу в спортклуб «Олимп»?! Знать бы первопричину, можно было бы жить спокойно. Наслаждаясь жизнью, как то требуется от человека, а не боясь за жизнь собственную и своих близких.
Верховный суд РСФСР в силу смягчающих обстоятельств пощадит остальных участников банды. Приговор об исключительной мере наказания будет заменен на 15 лет колонии строгого режима Олегу Малахову, Владимиру Колчину.
Елена Малахова и Людмила Колчина отсидят по четыре года вместо семи.