Кто был первым таджиком – вором в «законе? Советские «черные» зоны, где хозяйничали уголовники, постепенно уходят в прошлое. Вместе с ними забывается воровская иерархия, жизнь по понятиям. Об изменениях в криминальном мире рассказывает корреспондент «mzk1.ru«.
Жизнь «по понятиям»
ПЕРЕДО мной сидит человек, большая часть жизни которого прошла в тюрьме. Оuт каждой «ходки» на его теле остались памятные татуировки. Свободных мест практически нет. Начинал с малого – избил своего ровесника и забрал у него часы. Отец пострадавшего оказался человеком влиятельным, и юному Рауфу дали первый срок. Затем сидел по более серьезным статьям.
Про зоны в бывшем Союзе он вспоминает особо, с теплотой. Да и на свободе, по его словам, отсидевшего срок уважали и боялись. «Труднее всего было, когда я попал в зону в первый раз, — вспоминает Рауф. – Хотя от своих знакомых, уже отсидевших, знал о порядках и условиях тюрьмы, но все-таки было немного страшно. К тому же очень трудно оказаться вдруг отлученным от веселой и свободной жизни – друзей, выпивки, подруг. К концу срока успел уже привыкнуть к новым условиям, жизни «по понятиям», а когда вышел, знал, что если попаду еще раз – все будет нормально».
Братва, босяки, суки, косяки
ПО словам Рауфа, в те времена в зонах в основном был налажен своеобразный порядок со стороны «братвы», «босяков» – профессиональных преступников – и их руководителей – «паханов». Такие зоны назывались «черными». Здесь существовала четкая граница между арестантами, или по-другому – касты.
Первая, высшая каста – блатные; вторая, самая многочисленная – мужики; третья, более или менее большая (в зависимости от зоны) – козлы, суки; четвертая, низшая – опущенные, отверженные.
Элита преступного мира – воры в законе. Их избирали после долгого пути по лагерям и тюрьмам по рекомендации, на «сходняке» (собрании) всех воров региона. «Раньше в таджикских зонах местных воров в законе не было, – продолжает рассказ Рауф. – В основном руководили выходцы с Кавказа, России. Но тогда понятий местничества, национализма в воровском мире не было. Первым таджиком, которого в 50-е годы короновали на сходняке, был, как мне рассказывали, душанбинец Остона с района третьей базы. Среди воров в законе он имел большой вес. Позже его след затерялся где-то в лагерях Сибири. В 70-е годы был коронован Хасан из Ура-Тюбе. Последним коронованным таджиком, которого я хорошо знал, был душанбинец Азиммурод с Нагорной. Дерзкий был парень».
По словам другого нашего собеседника – Зоира, на счету которого немало «ходок», в конце 50-х, начале 60-х особым признанием пользовались таджикские авторитеты душанбинец Шохин «Красюк» из Хаети нава, Шариф, Боборозик, Нозим, Азизкул и другие.
— В 1978 году в Таджикистан заехал Юлдаш Ташкентский, который внедрил «общак», — рассказывает Зоир. – Примерно с этого времени смотрящим столицы является известный авторитет «Батя», родной брат Шохина. Работа смотрящего по зонам очень ответственна, особенно в последние годы. Не все могут получить необходимое питание, лекарства и просто моральную поддержку, оказавшись за решеткой. «Батя» поддерживает ребят, помогает и тем, кто сидит за пределами страны. Большую помощь в поддержке таджикистанцев, находящихся в зонах стран бывшего Союза оказывает душанбинец Шах».
По словам Зоира, конец 80-х и начало 90-х были наиболее тяжелыми для братвы.
– Именно тогда во главе наших заключенных стояли Азиммурод с Захматабадской, Кувват и Файз «Дароз». Азиммурод действительно был дерзким парнем, но честным и прямым, за что и поплатился жизнью. Позже такая же участь постигла и Файза, — говорит Зоир.
Для блатных, по словам Рауфа, тюрьмы и лагеря были обязательной программой в их профессиональной карьере. Их мир – особенный, попасть туда постороннему очень трудно, практически невозможно. Стать блатным мог не каждый заключенный. Прежде всего, он должен был быть чист по вольной жизни. Раньше, например, дорога в блатные была закрыта для тех, кто отслужил в армии, кто хоть раз вышел в зоне на работу. Не могли стать блатными и те, кто на воле работал в сфере обслуживания, то есть был барменом, таксистом. Бывшие начальники – тоже. Сейчас эти требования кое-где отменены. Кроме «чистой анкеты», кандидат в блатные должен был придерживаться «правильных понятий».
В свою очередь в группе блатных существовала своя иерархия: воры в законе, свояки, авторитетные блатные, пацаны, приблатненные, бойцы.
Каждый из этой группы занимался своим делом: один присматривал за мужиками, другой – за «общаком» (так называется общая арестантская казна), третий – еще за чем-нибудь.
Правильный пахан следил за тем, чтобы зона «грелась», то есть получала нелегальными путями продукты, чай, табак, водку, одежду. Он решал споры, возникающие между другими заключенными, и вообще не должен был допускать никаких стычек между ними, следить за тем, чтобы никто не был несправедливо наказан, обижен, обделен.
Блатные – это реальная власть в черных зонах, власть, которая боролась с властью официальной, то есть с администрацией зоны.
Мужики – это следующая каста. Она состоит из случайных, в общем-то, на зоне людей. Одного посадили за драку, другой мелочь какую-то украл, третий сбил на машине кого-то, кому-то просто дело «пришили».
Мужики в зоне ни на что не претендуют, никому не прислуживают, с администрацией не сотрудничают. Короче, мужики – это арестанты, которые собираются после отбытия срока вернуться к нормальной жизни.
Дальше идут те, кого в зоне ненавидят – это осужденные – открытые сотрудники лагерной администрации, коменданты зоны, те, кто надели «косяки» – нарукавные повязки – и вступили во внутреннюю полицию лагеря. Их называют «козлами» и «суками». К этой группе относятся и завхозы, заведующие клубом и т.д. В козлы разными путями попадают: кто по доброй воле, кого-то заставят, кого-то запугают. Некоторые выдерживают – через голод, через туберкулез. Ну, а если не выдержишь, станешь козлом. С козлами в черных зонах можно здороваться, общаться с ними, прикасаться к ним, но в общак их не пускают.
Последняя каста – «опущенные». Это каста неприкасаемых, отверженных.
Обычно на строгом режиме, да и вообще в любой «правильной» зоне, опущенный – это просто отторгнутый человек. У него все отдельное, и прикасаться он ни к кому не смеет. У опущенных места отдельные, посуда отдельная, работа отдельная – плац мести, сортиры мыть. Брать у них ничего нельзя.
В основном, в опущенные попадают за грубейшие нарушения тюремного закона, например, за стукачество, за крысятничество (воровство у своих), за беспредел, неуплату карточного долга. Впрочем, опустить могут за что угодно.
Есть на зонах также «шестерки» – прислуга. В «шестерки» попадают слишком слабые или услужливые люди. И в тюрьмах, и в лагерях излишняя услужливость не в чести. Если тебя попросят что-нибудь сделать, скажем, носки чужие постирать, а ты согласишься, – быть тебе шестеркой. Особняком держатся на зонах «шныри» – дневальные в отрядах, уборщики в штабах, столовых, санчастях и т.д.
«Вот какая доля воровская»…
ЭТОТ знаменитый шлягер начала 80-х прошлого века стал своеобразным прощальным салютом воровскому миру СССР. «В те годы я сидел в Ачинске, это в Красноярском крае России, — рассказывает Рауф. – С приходом к власти Горбачева в Союзе начали нарушаться традиции, как в государстве, так и в зонах. Многие «авторитеты» начали переходить в бизнес, в госструктуры. Много было разборок между ворами, многих убили.
Были убиты такие известные авторитеты, как Сергей Тимофеев («Сильвестр»), Александр Солоник («Саша Македонский»), Отари Квантришвили («Отарик»), Вячеслав Иваньков («Япончик»). Были несколько покушений на Семена Могилевича («Сэм»), Хож-Ахмед Нухаева («Хожа»), Мовлади Атлангериева («Лорд», «Итальянец», «Ленин»), Алимжана Тохтахунова («Тайванчик») и Аслана Усояна («Дед Хасан»).
Особенно большой резонанс среди общественности вызвало покущение на криминального авторитета Иванькова 28 июля 2009 года в Москве. Его обстреляли на выходе из ресторана «Тайский слон». Неизвестные стреляли в Иванькова из двух снайперских винтовок СВД с оптическим прицелом. Иваньков был срочно госпитализирован. 9 октября 2009 года «Япончик» умер, так и не сумев оправиться от ранений, полученных в результате покушения. На церемонии погребения присутствовало около 500 человек, в основном «криминальные авторитеты» стран СНГ.
Распорядителем погребения выступил вор в законе Аслан Усоян по кличке Дед Хасан.
И уже позднее, 18 марта 2010 года во французском Марселе был расстрелян грузинский 39-летний «вор в законе» Владимир Джанашия (более известный по кличке Ладо). Именно на него пало подозрение в организации убийства «Япончика».
16 сентября нынешнего года в Москве на Тверской улице было совершено покушение уже на самого Аслана Усояна. Он получил три огнестрельных ранения в живот, но остался жив.
На одной из сходок криминальных лидеров Дед Хасан заявил, что покушение на него заказал вор в законе Ровшан Джаниев (Ровшан Ленкоранский).
Все эти разборки с беспределом, новыми лидерами еще с начала 90-х немного ослабили черные зоны. А этим воспользовались администрации зон. Постепенно они начали прибирать власть в свои руки. С теми, кто сопротивлялся, поступали жестко, иногда даже очень». Например, по словам Рауфа, их бросали в «прессовуху» – в камеры, где сидели уголовники, работающие на администрацию. Там с блатными творили все, что хотели. Их также отправляют в ШИЗО (штрафные изоляторы), БУРы (бараки усиленного режима) и т.д. Появились зоны, где блатные работают заодно с администрацией. Делается это так: вновь прибывшего авторитетного блатного опер заставляет сотрудничать и начинает ему во всем помогать.
«Прежних блатных убирают с зоны, а новому «смотрящему» оказывают помощь (естественно, негласно). Становится он главным, все ему позволено: водка, анаша, чай, курево. А за это он наводит на зоне тот порядок, который нужен администрации, – вспоминает Рауф.
«Красные» зоны – черные дни для «блатных»
МНОГОЕ успел повидать в зонах житель Душанбе Каххор. «Перед тем как отсидеть свой последний срок в Таджикистане, я провел несколько лет в российской тюрьме. Срок я «катал» в российском Балашове, – рассказывает он. – Нас, таджиков, там было 38 человек. Сидели по разным статьям. Эта зона, как и многие другие зоны России, особенно центральных районов, после развала Союза превратилась в «красную».
Красная зона – зона, где правит администрация с помощью самих же арестантов, не считаясь с тюремным законом, например, старается посадить опущенных в столовой за общие столы, требует, чтобы в столовую и из столовой заключенные ходили строем, запрещает перемещение по зоне, вход в чужие бараки и прочее.
«В таких зонах блатным приходится туго, – говорит Каххор. – Например, у нас воровские понятия и законы почти не соблюдались. Смотрящие в бараках были из числа тех, кого назначала администрация. Они могли вести себя весьма агрессивно по отношению к любому, кто пойдет против. Поощряется слежка друг за другом, доносительство, мелочные придирки к поведению и одежде заключенных. Малейшее нарушение порядка – и об этом начальство уже в курсе, и ты будешь наказан. Остается только терпеть».
С другой стороны, в «красных» зонах стало легче тем, кто не подготовлен к суровым испытаниям, тем, кто попал в тюрьму случайно, впервые, и просто слабовольным. Они готовы жить строго по распорядку, не позволять себе никаких вольностей – лишь бы не быть избитым. В принципе, особо ничего не изменилась в жизни мужиков. Они и раньше не особо выступали, и сейчас.
Последняя «ходка» Каххора – 8 лет заключения в таджикской тюрьме строгого режима. «Порядки здесь в основном такие же, как и в Балашове, – продолжает он. – Утром после завтрака – на развод. Одни отправляются на работу, другие занимаются уборкой территории, какими-то мелкими работами. Для тех, кто читает намаз, имеется мечеть. Кстати, сейчас и в зоне очень много людей, читающих намаз. Есть спортзал, библиотека. Наличных денег нет, зарплату за работу в цеху перечисляют на счет. С этого счета можно приобрести необходимые продукты из тюремного магазина. Да, у нас в тюремном магазине продавали даже насвай, но начальство часто запрещало его продажу, так как после его употребления курильщики «загрязняли» территорию. Питание в наших зонах неважное, в основном жидкая каша, немного хлеба, чай. Хотя, что уж говорить, некоторые и на свободе не могут этого себе позволить. Выручают родные, друзья, которые навещают заключенных, посылают «дачки» (передачи).
Сохранились лишь отношения между заключенными. Например, вор не общается с опущенным. У последних свое отдельное место в бараке. Хотя и приходится подчиняться администрации, но отношение к тем заключенным, которые открыто «сдают» своих, остается презрительным.
Еще одно изменение – сейчас вместо «чифиря» беседы проходят за кружками крепкого кофе. Хотя старые зеки все еще предпочитают традиционный крепкий «чифирек».
Запоздалое раскаяние
И РАУФ, и Каххор с сожалением и грустью вспоминают годы своей жизни, прошедшие за колючей проволокой. У каждого из них была семья, дети. После каждой «ходки» были обещания, что встанут на правильный путь. После нескольких таких обещаний вернулись в опустевший дом.
«Тогда нас тянула «тюремная романтика», риск, авторитет среди братвы, – говорит Рауф. – А что в результате? Ни семьи, ни здоровья, и никому ты не нужен. Впереди – одиночество».