Вор в законе Яблочко
Одним из первых представителей уголовной элиты в Тольятти был вор в законе Александр Москалу по кличке Яблочко. Никогда не отличавшиеся широкой фантазией уголовники присвоили ему кличку, лишь слегка переделав его природную фамилию — Яблочкин.
Яблочко вел свою родословную из славного своими криминальными традициями города Ростова-на-Дону (Одесса — мама, Ростов папа). Вором Яблочко был настоящим, проведшим в местах не столь отдаленных не один десяток лет. Причем большую часть своих сроков он отбывaл на «крытке’ — в изоляторе тюремного типа, что, несомненно, добавляло ему авторитета в глазах уголовной общественности, однако плохо отразилось на здоровье. Он был болен туберкулезом, усугублявшимся закоренелым пристрастием к наркотикам.
Прибыл Яблочко в Тольятти в середине восьмидесятых годов. Чем именно привлек этот город столь именитого уголовника – сказать довольно трудно. Тогда в Тольятти было мало преступников, которые придерживались бы криминальных традиций и обладали бы элитными в воровском мире профессиями карманников или мошенников.
Преступления в сравнительно молодом городе совершали, в основном, дилетанты. Автомобильный бизнес также находился в зародышевом состоянии и сводился к торговле краденными с завода запчастями. Обжившись на новом месте, Яблочко стал подтягивать местных непросвещенных бандитов к настоящим понятиям и, судя по всему, был первым, кому удалось наладить в городе регулярный сбор «общаковских» денег.
Вскоре после того как Яблочко осел в Тольятти, мир вокруг него начал меняться. В процессе развития реформ прибыли презираемых ворами «барыг» быстро возросли и стали превышать доходы, поступавшие в «общак» от старого доброго воровства. Ворам, дабы сохранить и увеличить свое влияние, ничего иного не оставалось, кроме как поступиться своими принципами и взять под свою опеку рэкет и коммерсантов. Именно в конце восьмидесятых — начале девяностых годов среди уголовных авторитетов начались разногласия. Брать деньги с барыг или нет. Разрешение этого чисто теоретического вопроса зачастую приводило к кровавым разборкам. Победили, естественно, сторонники нововведений.
Яблочко же был вором старой закалки и, по рассказам очевидцев, реформ не одобрял. И, получая «капусту» от появившихся к тому времени первых рэкетиров, он, возможно, испытывал душевный дискомфорт.
К тому же, как мы уже писали ранее, наделенная особым тольяттинским менталитетом местная братва не всегда с пониманием относилась к благородной миссии патриарха тольяттинского уголовного мира. Зарабатывая честным вымогательством тяжелые трудовые копейки, рэкетиры попервоначалу не могли взять в толк, почему они должны делиться с каким-то вором, который и гантели-то толком не поднимет.
В массе своей несиделые, они не склонны были впадать в сентиментальность по поводу братанов, мотающих срок за решеткой, и отплачивать деньги, на якобы, ИХ «обогрев». Рассказывают, что руководитель одной из тольяттинских группировок Герасимов (ныне покойный) потребовал от Яблочки отчета, куда он вообще тратит «общаковские» деньги, и, не получив ответа, вовсе перестал делиться прибылями. Несмотря на то, что «по понятиям» это, наверное, было неправильно, никаких последствий для строптивца его «наглость» не имела (убит он точно был не из-за этого).
Умер Яблочко в начале девяностых естественной смертью то ли от нажитого в заключении туберкулеза, то ли от наркомании, а скорее от двух этих болезней одновременно. В уголовном мире за ним осталась слава не поступившегося принципами человека.